Нижегородск
ий академический театр драмы им. М. Горького нечасто обращается к драме новой. Потому февральская премьера по пьесе Ольги Михайловой «История одного преступления» вызвала особый интерес.
ий академический театр драмы им. М. Горького нечасто обращается к драме новой. Потому февральская премьера по пьесе Ольги Михайловой «История одного преступления» вызвала особый интерес.
Причем не только публики. На первое представление приехала и автор, хотя в те же дни у Ольги Игоревны была возможность побывать в Париже на гастролях родного для нее Театра.Doc. Такое предпочтение объяснимо: пусть нижегородская постановка «Истории» уже третья по счету (включая версию того же Театра.Doc), однако, впервые действие вынесено на большую сцену. А это для драматурга оказалось принципиальным.
- Когда Пензенский театр предложил мне написать пьесу о Столыпине, я была совершенно счастлива,- признается Ольга Михайлова.- В основу решила положить переписку Петра Аркадьевича с Львом Толстым. И, конечно, работая над текстом, имела в виду не маленькое сценическое пространство - сами действующие лица требовали определенного масштаба. Но в Пензе спектакль поставили на малой сцене, видимо, побоявшись, что не соберут много публики на такую историю. Напрасно. Зрителя, и это показала нижегородская премьера, волнуют и занимают подобные темы, он ждет высказываний по существу.
На этой идеологической коллизии (Толстой-Столыпин) и выстраивается основной сценический конфликт, разворачивающийся на фоне криминального сюжета, где главной героиней становится красавица-крестьянка Марья Крюкова. 
Пьеса, понятно, мировоззренческая, дающая простор для сопоставлений и выводов, для трактовок. Некая фантазия на основе исторических реалий. В диалогах писателя и премьер-министра обнажено столько хлестко злободневного, будто цитируются (а это именно цитаты из писем и дневников) не документы вековой давности, но теперешняя публицистика. Гражданское общество, благо и зло собственности и свободы – те категории жизнеустройства, что и сегодня рождают столько трудноразрешимых вопросов…
Отдавая дань
чутью и остроумию автора, усилившей в своей драме резонанс двух эпох, понимаешь, сколь непросто театру найти адекватную зрелищную форму для подобного содержания. Не окарикатурить, но и не засушить до академичной чопорности реальные исторические персонажи. Да еще публицистическую линию органично связать с полудетективной, найти гармоничные переходы от бытийного к бытовому и обратно.
чутью и остроумию автора, усилившей в своей драме резонанс двух эпох, понимаешь, сколь непросто театру найти адекватную зрелищную форму для подобного содержания. Не окарикатурить, но и не засушить до академичной чопорности реальные исторические персонажи. Да еще публицистическую линию органично связать с полудетективной, найти гармоничные переходы от бытийного к бытовому и обратно.
В самой сложности задачи, похоже, нашел дополнительный творческий драйв Вадим Данцигер, главный режиссер Нижегородского театра драмы. Накануне премьеры я «пытала» режиссера-постановщика спектакля по поводу тех образных красок, которые пустит он в ход по столь непростой драматургической канве.
- Могу сказать точно, что это не театр формы, - объяснял Вадим Иосифович. – Моя режиссерская школа - психологический театр, от которого никуда не уйду. Но ведь тот сам по себе – океан, границ которого никто не укажет. С визуальной точки зрения эстетику нашего спектакля можно назвать «хулиганским психологическим театром». Потому что мы достаточно свободно трактуем исторические персонажи. Не превращая в «парадные портреты», а стремясь повернуть к зрителю иными – очень живыми, человеческими - сторонами многогранные личности. И Толстой предстает иногда смешным занудой, Столыпин – 
трогательно любящим своих близких семьянином.
трогательно любящим своих близких семьянином.
Сценическая палитра оказалась, пожалуй, пестрее, чем явствовало из слов режиссера. Легкий сюр, фарсовость и… трагедия. Такой вот рискованно широкий диапазон. Фантастически изобретательные постановочные придумки буквально сдирают патину солидного историзма, бронзу пафоса с персонажей. Актерское мастерство позволило Александру Мюрисепу (Толстой) и Сергею Блохину (Столыпин) удержаться в рамках доброй иронии по отношению к своим героям, очеловечить «памятники», воплощая на подмостках их темпераментные дуэли. Но, на мой взгляд, иногда теряется ощущение реальной боли, с которой два титана мучительно бьются за правду - каждый свою…
По ходу же действия спектакля больше всего трагических красок отпущено Марье Крюковой (Наталья Кузнецова). Пронзительно звучит ее исповедь адвокату, в которой открывается весь мрак «власти тьмы» семейных отношений. И сочувствуешь, и ужасаешься этой бабьей правде.
Кстати, нижегородцы назвали спектакль «Третья правда, или История одного преступления». Сознательная корректировка заглавия пьесы словно уравняла в хождениях по мукам писателя, политика, безвестную крестьянку. Они схожи приверженностью собственной правде, в плену которой оказались.
Финал спектакля - замечательная образная квинтэссенция этого печального триединства. Столыпинский вагон, в котором разворачивается большая часть сценического действия (сценография Бориса Шлямина), разламывается пополам, и мы видим трех главных героев – пленников долга, идей, отношений, заблуждений…
Спектакль, пройдя путь и серьезных, и карикатурных дебатов, поднимается до высот философской притчи, декларированной в качестве жанровой сверхзадачи этого прочтения новой пьесы. Он, действительно, побуждает задуматься о правде и об истине, об историческом пути, по которому «наш паровоз летит». Вперед ли?
Ольга Михайлова, московский драматург, сценарист, поэт:
- В нижегородском спектакле «Третья правда» изумительная работа художника. Мы привыкли: Россия – тройка. А тут Россия – поезд на рельсах, которые никуда не ведут... Очень емкое образное решение. И блистательный актерский ансамбль, другого слова не подберешь. Все исполнители прекрасные. Но главное «ах» для меня - Лев Толстой. Традиционно сложилось представление, что когда он принял философию непротивления злу насилием, сам стал мягким. Однако, читая его тексты, понимаешь: в реальности это был жесткий и сильный человек. Здесь на сцену и вышел такой Толстой – боец. Даже пластически это подчеркнуто, когда посох героя – не опора, а замаскированное оружие вроде сабли. Он наступательный, уверенный в правоте. Мне очень понравился такой Толстой.
Вадим Данцигер, главный режиссер Нижегородского академического театра драмы, постановщик спектакля «Третья правда, или История одного преступления»:
- В пьесе Ольги Михайловой я нашел полное совпадение с моей собственной гражданской позицией, с мироощущением. Совпадение в художественном смысле, что особенно импонирует. Знаменитые персонажи формулируют мысли, с которыми ты согласен или нет: многое неприемлемо у Столыпина, что-то нелепо у Толстого. Но их идеи ходят и в нынешнем обществе. А еще есть люди, вокруг которых носится этот вихрь интеллектуальных борений. Обычные, с их собственной житейской правдой, с желанием просто жить по совести, уважать порядок, чтить государство. Только бы не мешала власть строить судьбу по завещанному еще в Библии нравственному закону, только бы не лишала достоинства. И такая позиция, такая правда абсолютно близки мне.
Ирина МУХИНА, журналист (специально для сайта Нижегородского академического театра драмы им.М.Горького. При перепечатке ссылка на сайт театра обязательна).
Фото из архива театра. © Георгий Ахадов.
