Главный режиссер театра драмы Вадим Данцигер представил новый спектакль — «Третья правда, или История одного преступления»
|
|
|
Не всякий знает, но первый пароход, доставлявший ссыльных каторжан на заповедный остров Сахалин из европейской части России, назывался «Нижний Новгород». Информация эта, конечно, ни к чему нижегородцев не обязывает, но во время просмотра политического триллера, который поставил в нашем театре драмы режиссёр Вадим Данцигер, нет-нет, да и возникает образ того корабля. Снаружи сталь, в трюме стон.
Каркасом спектакля «Третья правда, или История одного преступления» стала пьеса Ольги Михайловой, написанная с год назад. Пьеса соединила в себе модный сегодня формат документальной истории и художественного вымысла. Поскольку, чего греха таить, отечественный классический репертуарный театр тяготеет к постановкам сюжетов начала ХХ века, возможность перекинуть мостик в современность для режиссёра тут идеальная.
Лев Николаевич Толстой переписывается с Петром Аркадьевичем Столыпиным (реальный факт) по делу молодой пензенской крестьянки, убившей свёкра топором (вымысел). Занятно, но, как правило, всё в нашей реальности бывает совсем наоборот, и это уже повод углядеть в данной истории гротеск. Убийствами нонче, даже самыми изощрёнными, мало кого удивишь, а вот о письмах какого-нибудь Медведева, например, Быкову что-то не слыхать.
После отчаянной режиссёрской рефлексии в «Мещанах» Вадим Данцигер поставил выверенный и местами холодный и твёрдый, как рельсы, спектакль.
С одной стороны, подчёркивается нереальность происходящего, и порой даже начинает казаться, что режиссёр увлёкся мультипликацией Хаяо Миядзаки — настолько Столыпин (Сергей Блохин) и Толстой (Александр Васильевич Мюрисеп) напоминают сказочных божков из древних восточно-азиатских эпосов, а адъютант премьера Иван Иванович Нефёдов (Сергей Кабайло) — мелкого инфернального прислужника. При том что метафоричность отдельных сцен сделала бы честь любому полному метру мастеров студии Ghibli. С другой стороны, интеллектуальность самой переписки зашкаливает. Спор о земельном вопросе и о роли государства в жизни народа чуть ли не последняя соломинка, на которой всё держится. Кончится этот спор, кончится и Россия.
Нехитрый эпистолярный приём — усомнившийся в виновности своей подзащитной молодой провинциальный адвокат (Иван Старжинский) пишет бонзам: «Помогите найти правду!» А те знай выводят обсуждение на более понятные им теологический и политко-экономический уровни, до самого финала почти не касаясь основного вопроса. Этот конфликт легко вытесняет детективную составляющую сюжета, да и Бог с ней.
Узнаваемость цитат из графского наследия сперва даёт Толстому фору. К тому же Столыпин Блохина заметно тушуется перед распоясавшимся старцем Мюрисепа. У последнего, к слову, бенефис — актёру семьдесят. Во втором акте в наступление переходит уже Блохин, на повестке в премьерском меню грандиозные исторические перемены, не до сантиментов.
Перегородивший сцену столыпинский вагон парит над бытийной историей Марьи Крюковой (Наталья Кузнецова). За сценографию спектакля отдельное спасибо Борису Шлямину.
Не смея в какой-то момент пожертвовать ничем из пьесы, Данцигер оставил зачем-то торчать костью деланную влюблённость адвоката в Марью. Драматургически эта линия ничем не обусловлена, что делает ее попросту излишней. Будем считать, что это своеобразный привет манерности крепостного театра. Хотя, скорее, простой атавизм. Привести в движение социальные пласты удалось и без любовной истории внутри пьесы. Тут чистый Коста-Гаврас уже, какие мультики, сказки давно кончились.
Зрителям в моменты, когда соревнуются светлые головы, уготовано вволю порадоваться неполиткорректным шуткам про Думу (которая есть дрянь, никакой от неё пользы), про чиновников (которым доплачивать должно, лишь бы они не делали ничего), и про балет, в области которого мы известные лидеры.
«Переписка» перемежается сценами, развивающими сюжет там, внизу. У Марьи своя правда, народная. «За скотиной убрала и убила», — в этом есть своя поэтика, но в этом и суровая реальность. Еще пуще мудрость прислужницы адвоката Яншина — Федосьи (Раида Божко), именно она подначивает молодого разночинца действовать.
Поскольку наконец названы все актёры, прервусь на восторг и в их адрес: слаженные, настоящие, всяк на своём месте. Прикрывшись портретами непререкаемых авторитетов (к Столыпину, это, правда, в меньшей степени относится, народ помнит, куда его вагон по сей день соотечественников возит), все шестеро актёров рвут правду всяк в свою сторону.
Данцигеру остаётся потирать руки: в спектакле есть достоверная и небанальная карта архетипов предреволюционной империи. Если кого и не хватает, то в диалогах обязательно промелькнёт тень Буревестника, злокозненного придворного старца или чахлого провинциального доктора. По постановке явно рассыпан ворох приветов как классикам, так и более современным героям. Раз пять обыгрывается имя каторжного острова, о котором писал Чехов. Необходимость за правдой топтать этап до самого Сахалина вытягивает путь того вагончика в бесконечность.
Сообразно названию спектакля, две заглавные правды — столыпинская и толстовская — конкурируют, чтобы дать дорогу третьей, даже не народной — зрительской. Режиссёр только подсказчик.
На пресс-конференции перед премьерой Вадим Данцигер поделился: рельсы сходятся на горизонте, но то лишь иллюзия. На самом деле, им не сойтись никогда. Вот и едут в своей дрезине — эффектный финал спектакля — Лев Николаевич и Пётр Аркадьевич по кругу, напевая народную песню про ворона.
Слезай с паровоза, зритель, дальше пароход и море с его вечной качкой. Рельсы сошлись на горизонте.
Не хочется сотрясать воздух заявлениями, что в Нижнем наконец появился достойный внимания спектакль, режиссёр, главный режиссёр театра и, собственно, сам театр. Кому надо и так всё понимают. Главное не сглазить. Ходить на спектакли, обсуждать, писать письма, наконец. Думаю, Вадим Данцигер из тех, кто с готовностью вступает в переписку, умея при этом услышать правду адресата.
Складываю, отправляю.
Илья Далин
Фото Георгия Ахадова
